Неточные совпадения
Большой собравшися гурьбой,
Медведя звери изловили;
На чистом
поле задавили —
И делят меж собой,
Кто что́ себе
достанет.
А Заяц за ушко медвежье тут же тянет.
«Ба, ты, косой»,
Кричат ему: «пожаловал отколе?
Тебя никто на ловле
не видал». —
«Вот, братцы!» Заяц отвечал:
«Да из лесу-то кто ж, — всё я его пугал
И к вам поставил прямо в
полеСердечного дружка?»
Такое хвастовство хоть слишком было явно,
Но показалось так забавно,
Что Зайцу дан клочок медвежьего ушка.
Там, чтоб почтить их донельзя, подложили им на кресла, в отличие от свиты, по сафьяновой подушке, так что ноги у них
не доставали до
полу.
Рядом с женщиной сидела, далеко
не доставая ногами до
пола, семилетняя девочка в новом сарафанчике с косичкой почти белых волос и
не переставая щелкала семечки.
Кучер мой сперва уперся коленом в плечо коренной, тряхнул раза два дугой, поправил седелку, потом опять пролез под поводом пристяжной и, толкнув ее мимоходом в морду, подошел к колесу — подошел и,
не спуская с него взора, медленно
достал из-под
полы кафтана тавлинку, медленно вытащил за ремешок крышку, медленно всунул в тавлинку своих два толстых пальца (и два-то едва в ней уместились), помял-помял табак, перекосил заранее нос, понюхал с расстановкой, сопровождая каждый прием продолжительным кряхтением, и, болезненно щурясь и моргая прослезившимися глазами, погрузился в глубокое раздумье.
Зато никто
не мог сравниться с Ермолаем в искусстве ловить весной, в
полую воду, рыбу,
доставать руками раков, отыскивать по чутью дичь, подманивать перепелов, вынашивать ястребов, добывать соловьев с «лешевой дудкой», с «кукушкиным перелетом»…
Яков зарылся у себя в карманах,
достал грош и наметил его зубом. Рядчик вынул из-под
полы кафтана новый кожаный кошелек,
не торопясь распутал шнурок и, насыпав множество мелочи на руку, выбрал новенький грош. Обалдуй подставил свой затасканный картуз с обломанным и отставшим козырьком; Яков кинул в него свой грош, рядчик — свой.
Последний сидел в своей комнате,
не показываясь на крики сердитой бабы, а на следующее утро опять появился на подоконнике с таинственным предметом под
полой. Нам он объяснил во время одевания, что Петрик — скверный, скверный, скверный мальчишка. И мать у него подлая баба… И что она дура, а он, Уляницкий, «
достанет себе другого мальчика, еще лучше». Он сердился, повторял слова, и его козлиная бородка вздрагивала очень выразительно.
— Никогда
не привозил. Я про нож этот только вот что могу тебе сказать, Лев Николаевич, — прибавил он, помолчав, — я его из запертого ящика ноне утром
достал, потому что всё дело было утром, в четвертом часу. Он у меня всё в книге заложен лежал… И… и… и вот еще, что мне чудно: совсем нож как бы на полтора… али даже на два вершка прошел… под самую левую грудь… а крови всего этак с пол-ложки столовой на рубашку вытекло; больше
не было…
— Ну, об этом будем рассуждать после, а теперь я за вами послала, чтобы вы как-нибудь
достали мне хоть рюмку теплого вина, горячего чаю, хоть чего-нибудь, чего-нибудь. Я иззябла, совсем иззябла, я больна, я замерзала в
поле… и даже обморозилась… Я вам хотела написать об этом, да… да
не могла… руки вот насилу оттерли снегом… да и ни бумаги, ничего нет… а люди всё переврут…
Веревка
не доставала до
пола.
Она
достала с нижней полки шкафа, из-за головы сахару, стакан водки и два огромные ломтя хлеба с ветчиной. Все это давно было приготовлено для него ее заботливой рукой. Она сунула ему их, как
не суют и собакам. Один ломоть упал на
пол.
В толпу разбойников незаметно втерся посторонний человек лет шестидесяти, опрятно одетый, и старался,
не показываясь царю, привлечь внимание Серебряного. Уже несколько раз он из-за переднего ряда протягивал украдкою руку и силился поймать князя за
полу, но,
не достав его, опять прятался за разбойников.
За этим пароксизмом последовал быстрый упадок сил. Пепко сел на
пол и умолк. В единственное окно моего гроба глядело уже летнее утро. Какой-то нерешительный свет бродил по дешевеньким обоям, по расщелявшемуся деревянному
полу, по гробовой крышке-потолку, точно чего-то искал и
не находил. Пепко сидел, презрительно мотал головой и, взглядывая на меня, еще более презрительно фыркал. Потом он
достал из кармана несколько написанных листов и, бросив их мне в физиономию, проворчал...
Некоторые из старых любили самый процесс умывания и с видимым наслаждением
доставали из своих сундуков тканые полотенца, присланные из деревни, и утирались. Штрафованный солдатик Пономарев, пропивавший всегда все, кроме казенных вещей, утирался
полой шинели или суконным башлыком. Полотенца у него никогда
не было…
Отпечатки грязных ног явственно обозначались на
полу сеней и каморы. Комки мокрой грязи висели еще на перекладинах лестницы, ведшей на чердак. Спинка сундука, кой-как прислоненная, обвалилась сама собою во время ночи. Подле лежали топор и замок. Окно было отворено!.. Но кто ж были воры? Старушка и Дуня долго
не решались произнести окончательного приговора. Отсутствие Гришки, прогулки в лодке, бражничество, возобновленная дружба с Захаром обличили приемыша. Надо было
достать откуда-нибудь денег.
Петр и жена его, повернувшись спиной к окнам, пропускавшим лучи солнца, сидели на
полу; на коленях того и другого лежал бредень, который, обогнув несколько раз избу, поднимался вдруг горою в заднем углу и чуть
не доставал в этом месте до люльки, привешенной к гибкому шесту, воткнутому в перекладину потолка.
Князь Ингварь, князь Всеволод!
И вас Мы зовем для дальнего похода,
Трое ведь Мстиславичей у нас,
Шестокрыльцев княжеского рода!
Не в бою ли вы себе честном
Города и волости
достали?
Где же ваш отеческий шелом,
Верный щит, копье из ляшской стали?
Чтоб ворота
Полю запереть,
Вашим стрелам время зазвенеть
За Русскую землю,
За Игоревы раны —
Удалого сына Святославича!
— Кстати, я привез заячьи почки, — сказал дядя, — прикажи их
достать из коляски, а другие лежат в
поле. Я подозрил русака недалече от дороги, как раз против Зыбинского лесного оврага. Пошли за ним Павлушку с ружьем. А знаешь ли, — прибавил он, — вместо Павлушки, пока коляску еще
не отложили, возьмем ружья и поедем, брат, вместе с тобою!
— А вот постой, я посмотрю, нет ли для меня чего-нибудь здесь, — и, наклонившись, стал
доставать с
полу наваленные громоздко, истертые, запыленные старые малеванья,
не пользовавшиеся, как видно, никаким почетом.
— А что? оставаться и заночевать в
поле! — сказал богослов и полез в карман
достать огниво и закурить снова свою люльку. Но философ
не мог согласиться на это. Он всегда имел обыкновение упрятать на ночь полпудовую краюху хлеба и фунта четыре сала и чувствовал на этот раз в желудке своем какое-то несносное одиночество. Притом, несмотря на веселый нрав свой, философ боялся несколько волков.
На ней, далеко
не доставая ногами до
пола, сидела девочка лет десяти.
Проснувшись в шесть часов вечера, в то самое время, как граф Турбин приехал в гостиницу, и увидав вокруг себя на
полу карты, мел и испачканные столы посреди комнаты, он с ужасом вспомнил вчерашнюю игру и последнюю карту — валета, которую ему убили на пятьсот рублей, но,
не веря еще хорошенько действительности,
достал из-под подушки деньги и стал считать.
Старый Сур,
не торопясь,
достал с
пола свою черную сигару и старательно вновь раскурил ее. Утопая в клубах крепкого дыма, начал он пробирать Пьера едкими, злыми словами. Так сытый и опытный кот подолгу играет с мышью, полумертвой от ужаса.
— Ребята, которые остались, завидели дым, хотели было в набат ударить, да, знать, прогневался Илья-пророк, церковь была заперши, и колокольню всю как есть полымем обхватило, так что и
не достанешь того набата… Приходим с
поля, а церковь, боже мой, так и пышет — подступиться страшно!
«Идите, — говорит, — ко мне гулять. Я вас угощу. Корму на всех
достанет». Когда она привела мышей, она увидала, что дыры совсем
не было. Мужик приметил большую дыру в
полу и заделал ее.
На дворе уже была ночь, звезды сияли во все небо, ветер несся быстрою струей вокруг открытой платформы и прохлаждал горячечный жар майорши, которая сидела на
полу между ящиками и бочками, в коленях у нее помещался поросенок и она кормила его булочкой,
доставая ее из своего узелочка одною рукой, меж тем как другою ударяла себя в грудь, и то порицала себя за гордыню, что сердилась на Лару и
не видалась с нею последнее время и тем дала усилиться Жозефу и проклятому Гордашке, то, подняв глаза к звездному небу, шептала вслух восторженные молитвы.
На нем был мундир синего цвета [Синий мундир — форма шведских войск.]; треугольная шляпа, у которой одна задняя
пола была отстегнута, кидала большую тень на лицо, и без того смуглое; перчатки желтой кожи раструбами своими едва
не доставали до локтя; к широкой портупее из буйволовой кожи, обхватывавшей стан его и застегнутой напереди четвероугольной огромной медной пряжкой, привешена была шпага с вальяжным эфесом, на котором изображены были пушка дулом вверх и гранаты; кожаные штиблеты с привязными раструбами довершали эту фигуру.
Это та деятельность, которая заставляет в нынешнем голодном году в голодной местности, что я видел
не раз, крестьянку, хозяйку дома, при словах: «Христа ради», слышных под окном, пожаться, поморщиться и потом все-таки
достать с полки последнюю, начатую ковригу и отрезать от нее с пол-ладони кусочек и, перекрестившись, подать его.
Когда после холостого ужина он, с доброю и сладкою улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтоб ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если
не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он,
не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n’a pas de sexe», [Он прелестен, он
не имеет
пола,] говорили про него.